— Такое впечатление, будто в ней проложены медные провода и по ним пропускается ток, — Добавил кто-то из присутствующих.
Феномен аномальных биотоков заинтересовал ученых, и они углубились в его детальное изучение. Хохрин ходил вокруг биотозы, следуя за очередным исследователем, закреплявшим серебряные пластинки на поверхности полимера.
— Ради бога полегче! — кричал он снизу и морщился, словно электроды касались его обнаженного сердца. — Эй, вы, товарищ, мистер, господин! Не нажимайте так сильно!
Эрик углубился в обработку данных. Картина была интересной, но непонятной. Заозерского интересовал вопрос, как можно связать биотоки Души Мира с «эффектом взаимонаводки». Несмотря на большой статистический материал, эта связь оставалась неразгаданной, если она вообще существовала.
— В чем дело? — спросил у Эрика Заозерский. Они стояли на террасе и наблюдали, как итальянцы играли в пинг-понг. Самым резвым оказался шестидесятилетний профессор Терма. Он вел двенадцатую партию без поражений.
— Нужно решаться, — ответил Эрик. — Сначала анализ, потом синтез. Биотозу нужно анализировать. Ее нужно резать. Только поняв структуру этого полимера, можно надеяться, что мы поймем его функции. Все остальное — пустая возня.
— Но ведь уже была попытка? И кажется неудачная?
— Да, попытка была. Но… там были особые обстоятельства. Арефьев мог в конце концов ошибиться.
— Это, наверное, очень опасно, — заметил Заозерский.
— Я тоже это чувствую, но никак не могу понять почему. В конце концов чем это может повредить нам, людям?
Вопрос остался без ответа. Заозерский молчал.
— Чем это может повредить всем людям и нам в том числе? говорил на вечернем совещании Норка Дерди, венгерский химик и философ. — Мы должны попробовать. Если биотоза ставит эксперименты над людьми, почему человек не может ответить ей тем же? Имеем мы право на эксперимент или нет?
— Дело не в праве, — возразил Заозерский. — Речь идет о возможных последствиях активного воздействия на биотозу. Разве мы знаем, с чем имеем дело?
— Заколдованный круг! Для того чтобы узнать биотозу, нужно ее анализировать. Но, для того чтобы анализировать, нужно знать, что такое биотоза! — рассмеялся Суренога. Разгорелся спор. Эрику вспомнились бесконечные дебаты во Дворце науки.
— Завтра мы попытаемся взять пробу, — внезапно сказал он.
Это было неожиданно для него самого. Но авторитет создателя Души Мира был для всех непререкаем. Заозерский с интересом посмотрел на Эрдмана.
— Этот опыт имеет два аспекта, — сказал Эрик. — Во-первых, чисто научный. Нужно знать, что представляет собой сейчас биотоза. Во-вторых, социальный. В этом случае речь идет о пресловутой самостоятельности биотозы. Действительно ли она способна на самооборону, сопряженную с опасностью для людей, или она, попросту говоря, всего лишь медуза, функции которой связаны с гоносферой. Мы должны проверить.
Категорическое заявление Эрика вызвало сначала недоумение, а затем бурную дискуссию. Но Эрик знал, что его слово сняло ответственность со всех присутствующих ученых, в том числе и с руководителя партии Заозерского…
Под утро, задолго до рассвета, Заозерский зашел в комнату Эрика. Молодой ученый сидел перед раскрытым окном и смотрел на светящуюся громаду биотозы. Одеяло на постели Эрдмана было нетронуто.
— Волнуешься? — спросил Заозерский.
— Нет, — спокойно сказал Эрик. — Вспоминаю. Оказалось, есть что вспомнить…
Запах дыма сигареты Эрика смешивался со свежим воздухом утра, плывущего в окно.
— А что Арефьев? Его так и не нашли? — неожиданно спросил Заозерский.
— Нет.
— А в чем там дело? Я ведь знаю только по слухам о ваших… злоключениях.
Эрик молчал. Было видно, что ему трудно говорить.
— Не подумай, что я любопытствую… — заметил Заозерский.
— Я не думаю, — быстро прервал его Эрик. — Просто так вышло. Сережа… он был очень неровный. Очень сильный и очень слабый. В той ситуации, в которой он оказался, удары пришлись по его слабым местам.
Эрик помолчал, потом тихо заметил:
— Мне иногда его здорово не хватает. Хотя в последнее время мы сильно не ладили, но он…
Эрик не досказал, Заозерский вежливо помолчал.
— Так как же наш сегодняшний эксперимент? — бодрым голосом сказал Заозерский. — Может, отложим?
Эрик посмотрел на него.
— Нет, — сказал он, подумав. — Надо действовать. Все равно этот эксперимент неизбежен.
Надо действовать!
…Операцию должен был произвести робот АИ-27. Маленький легкий автомат напоминал школьный ранец, помещенный на узкие металлические гусснины. Ученые у пульта управления, установленного прямо в поле, со смешанным чувством тревоги и надежды наблюдали за движениями робота. Когда-он тронулся, Эрик поднял руку, словно хотел остановить машину, и тут же смущенно опустил ее. Оператор, передававший команду, с удивлением посмотрел на Эрдмана и отвернулся.
Машина легко катилась по пыльной дороге, поблескивая хромированными суставами металлических рук. Тусклое солнце лоснилось на ее оранжевом колпаке. «В Москве сейчас уже глубокая осень, — неожиданно подумал Эрик, — листопад. А здесь лето в разгаре».
Он оглянулся по сторонам, словно боясь, что кто-нибудь услышит его мысли. Но все молча наблюдали за движением робота. Здесь собралась почти вся партия, прилетевшая из Москвы, да еще кое-кто из обслуживающего персонала.
— Лезет, чертяка! — пробормотал Хохрин.
Автомат вскарабкался на биотозу и легко заковылял по затейливым узорам полимера. Машина добиралась до участка, намеченного программой. Для проверки было выбрано место с самой высокой интенсивностью биотоков.